Я стал снимать портреты на панорамный фотоаппарат, поскольку мне всегда казалось, что рамки стандартного кадра очень узкие. Человеку на фотографии не хватает «воздуха», он в тисках заданного формата. Необходимо особое эмоциональное пространство — «широкий» кадр, киношный прием, может быть. Таков мой прием — ставить акцент на портретируемом в панораме.
Первая составляющая успеха при создании панорамного портрета — техническая сторона. Мне всегда нравилось снимать панорамы, но технические возможности российской камеры «Горизонт» не позволяют делать портреты с ее помощью. Этот аппарат предназначен для съемки архитектуры или пейзажей, поскольку имеет маленький вращающийся объектив, фокусное расстояние которого не дает фотографировать близко расположенные объекты. Когда в 2003 году я увидел камеру Hasselblad XPan и сделал на ней первый кадр, то сразу понял — это мое.
Hasselblad XPan меня полностью устраивает, поскольку обладает следующими характеристиками: * байонетное крепление объектива: я имею возможность быстро менять оптику в зависимости от условий съемки; * объектив не является вращающимся, как у «Горизонта»; * наименьшая допустимая дистанция от объекта до поверхности пленки — 70 см, а у «Горизонта» минимальное фокусное расстояние — 3 или 5 м.
Камера Hasselblad оказалась очень удобной. Я снимаю с ее помощью все, что захочу, а килограммы зеркального металлолома лежат дома. Правда, сейчас эта модель снята с производства. Даже не знаю, что теперь делать. Сегодня купить такую камеру можно только в комиссионных магазинах. В прошлом году несколько фирм (среди которых Pentax) прекратили выпуск некоторых моделей фототехники в связи с введением в Европе новых ограничений по содержанию свинца в стекле (свинец усиливает резкость оптики). Заново рассчитывать оптические параметры объективов, а также отливать новые линзы и стекла такие монстры, как Pentax и Hasselblad, просто не стали. Они решили отказаться от той техники, которая не соответствует новым экологическим стандартам. Впрочем, компания Hasselblad обещала в течение 10 лет поддерживать владельцев запчастями.
Глянец ставит свои рамки, и верстка журнала универсальна: панорамная картинка не входит в ее формат. Нужно просить главного редактора или издателя снизойти, чтобы на несколько полос поменять верстку. Продвинутые люди идут на это с удовольствием, но в большинстве случаев переубедить дизайнера бывает очень трудно. Поэтому я легко снимаю на цифру. Если заказчик хочет, чтобы была картинка в стандартном формате, она не будет узнаваться как фотография Головача, но я могу ее сделать.
В панорамной картинке у меня представлен человек, он может находиться в центре, левее или в самом левом углу кадра, правее или в самом правом углу кадра. А вокруг него — пустота, которая, на мой взгляд, символизирует время: если смотреть слева направо — это прошлое, настоящее и будущее, и человек открывается по-другому. Зритель видит человека в пространстве, и у него создается ощущение, что это не фотография на паспорт, что-то здесь по-другому, но он пока не понимает, что именно, при этом он копает глубже — цепляется за глаза, изгиб шеи и т. д. У него возникает более полное понимание персонажа. Когда я стал показывать в 2003 году свои панорамные портреты, фотографы мне говорили: «Зачем столько пустого места, это все надо кадрировать, это непрофессионально!» Задача художника — выработать свой визуальный язык, чтобы автора можно было определить без подписи. И мой прием стал узнаваемым. Нет проблем — каждый может выработать свой собственный визуальный язык, задача именно в том, чтобы его выработать. И еще, язык — это живая материя, естественно, он меняется, он может развиваться, он может быть в ступоре. Я работаю над своим визуальным языком и сейчас, но тем не менее он у меня уже сложился.
При съемке панорамного портрета я осваиваю интерьер, в котором находится человек. Любые детали окружающей обстановки очень важны, это может быть глубина пространства или, наоборот, плоская поверхность — плоский задник, например.
Мне нужно два метра пустого пространства. Вспоминается, как мы снимали певицу Валерию для проекта «Женщины против СПИДа» у нее дома. Там все очень хорошо обставлено, декорировано и так далее, нет никакого пустого места. А мне нужно два метра пустого пространства, и их найти можно далеко не везде. У нас почему-то стараются все заполнить, а я люблю пустоту с точки зрения декора, с точки зрения интерьера.
95% своих снимков я делаю на черно-белую пленку, а если нужна цветная картинка — только на слайды. Обычно на одной пленке у меня получается пять удачных кадров — это стандартное количество. Я выдаю заказчику (редакции) десять кадров, которые очень похожи друг на друга. Из этого ряда выбирается одна, самая лучшая, фотография. Для оцифровки негативов существует много сканеров. В основном это стандартные машины Noritsu (на них удобно просматривать «контрольки»), Nikon 9000 или, еще лучше, Imacon. У каждого варианта свои преимущества и недостатки. Например, Imacon обеспечивает очень высокую резкость и позволяет эффективно увеличивать изображение, но все пылинки, все микроцарапины, которые всегда присутствуют на пленке, становятся очень заметны после сканирования, а значит, их приходится убирать. Сканеры Nikon 9000 и 5000, а также устройства Noritsu лишены этого минуса, однако полученное с их помощью изображение имеет недостаточную детализацию, хотя для печати фотографий размером 20 х 30 см подходит великолепно. Так что на практике все зависит от формата. Я надеюсь, что когда-нибудь программисты придумают эффективный алгоритм удаления пыли для Imacon II.
Что касается обработки фотографий в «Фотошопе» — обычно это делаю не я. В глянцевых журналах есть свои специалисты. Требования у всех разные, гламур предполагает либо минимум морщин, либо что-то еще. Обычно в «Фотошопе» я использую три функции: 1) я могу корректировать плотность; 2) я могу корректировать контрастность; 3) я могу «доклонировать» часть картинки, если места не хватило и в кадр попало что-то лишнее. Но человека, портретируемого, я не трогаю. Человек остается самим собой. При съемке известных, любимых, узнаваемых людей главное, чтобы человек чувствовал себя комфортно и хорошо выглядел. А для этого профессиональный визажист должен наложить ему маску на лицо, тон, сделать прическу. Тогда человек смотрит на себя в зеркало: какой я красивый! И у него сразу поднимается настроение, и никакого «Фотошопа» уже не надо.
Например, когда я фотографировал Ренату Литвинову для L`Officiel, на съемочной площадке было 11 человек: Рената Литвинова; девочка, которая ей красит ногти; девочка, которая делает make up; мальчик, который делает ей прическу; девочка, которая привезла платье из бутика в Третьяковском проезде (видны только две бретельки, но это не важно); мальчик, который привез дорогие украшения с Третьяковского проезда; два милиционера, которые его охраняют; продюсер съемки, директор и я. И это все ради одного черно-белого кадра! Так создается глянец. Это коллективный труд. Но отвечает за картинку один человек, и если картинка не получилась, то работа всего коллектива идет насмарку. Поэтому когда мне говорят: «Я бы снял Ренату и бесплатно…» Да кто же ему доверит, чтобы он смог за 15 минут сделать то, что требуется от профессионального фотографа, и не подвести кучу народа?
В фотографии важны обе части, о которых я рассказал. Первая — это техническая часть, то, что можно прочитать в инструкции к фотоаппарату, а вторая — это взаимоотношения двух людей: человека, который нажимает на кнопку, и человека, которого мы видим на снимке. И если современные фотографы не держали в руках пленки, они спокойны, потому что у них есть «цифра», и они щелкают, и что-нибудь из этого нащелкают, что-нибудь выберут.
Нас учили по-другому: я должен выдать картинку, которую потом Союз фотохудожников России, членом которого я являюсь, должен напечатать с негатива. Негатив не может кадрироваться, не было «Фотошопа» раньше. Я не мог убрать двойной подбородок, тени или что-то еще, я должен был сразу сделать на пленку такую картинку, которая будет — wow! И есть одна пленка, две пленки, большие фотосерии — это 16 пленок за съемочный день. У меня отношение к кадру сохранилось, я должен минимум времени занять у VIP-персоны с расписанным графиком, но за этот минимум — будь это 15 минут, 30 минут или, в некоторых случаях, например на съемке Александра Гавриловича Абдулова, 5 минут, — сделать картинку, которая будет wow, где человек раскроется. Здесь важную роль играет именно взаимоотношение между людьми. Я должен найти контакт с человеком, который является профи, гуру в своей области.
К примеру, съемка режиссера Сергея Александровича Соловьева для журнала GQ. В первый раз мы приехали на съемку бригадой: редактор журнала, продюсер съемки и я. У Сергея Александровича, который много работал на монтаже, воспалились глаза. Глаза красные, ничего сделать невозможно — работа над фильмом «Асса-2» шла непрерывно. Мы принимаем решение, что снимать нельзя. Назначаем через неделю новый съемочный день, приезжаем снова. Его нет, он немножко задерживается, мне ассистентка Лена говорит: «Где вы будете снимать?» Подвал в центре Москвы, на Бронной — снимать негде, потому как тут кругом столы и компьютеры. Я начинаю исследовать окрестности. Вижу стену, идут трубы, внизу под трубами — кусок обычной подвальной стены и огромное граффити с двумя бульдогами. Я говорю: «О! Мне нравится вот здесь!» Мне говорят: «Сергей Александрович здесь, под этими трубами, сниматься никогда не будет». Дальше нахожу лифтовую шахту. Дом старый, машинное отделение находится не наверху, а в подвале здания. Стоят турбомашины, от них тянутся тросы, которые тягают лифты. Я говорю: «Мне нравится здесь». Мне говорят, что здесь — невозможно. Приходит Сергей Александрович — его тут же освежают новостью, что за титры, которые должны были стоить $200, просят $2000. Он в бешенстве, рвет и мечет. Ну все, — говорят нам, — сегодня никакой съемки уже не будет. Подходит Сергей Александрович к нам, и мы с ним разговариваем о панорамных фотоаппаратах (у него когда-то таможня в Японии конфисковала панорамный «Горизонт»), потом о панорамной фотографии — так возник контакт. И он снялся у меня и на фоне бульдогов, и в лифтовой шахте. Он, великий режиссер, двигал головой, плечами так, как я его просил. Он понимает картинку лучше, чем я, потому что он — суперпрофи, но при этом он сделал все, что мне казалось нужным. И картинка действительно получилась.
Это взаимоотношения двух профессионалов. Я должен добиться результата, а все люди — сложные, все разные, творческие. Тут речь идет только о психологии, потому как современный фотограф — это в первую очередь психолог, человек, который должен быть эрудированным и обладать богатым жизненным опытом. Есть куча молодых парней и девчонок, которые хотят сразу стать гуру. Это невозможно, вам нужно сначала прожить жизнь, чтобы понимать, что вообще происходит. Сразу стать гуру просто невозможно, фотография — это психология, а психология — это жизнь. Снимайте, работайте активно, но сразу к вам ничего не придет.
Вот еще пример… Приезжаем на съемку Павла Лунгина для журнала GQ к нему домой, на Новый Арбат. Около подъезда нас задерживает милиция, мы с сумками, баулами, оборудованием. У нас спрашивают документы, роются в сумках. 15 минут они роются, потом находят мое удостоверение Международного союза журналистов. «А, так вы журналисты!» — говорят они нам. При этом мы им сразу сказали, что приехали к Павлу Лунгину на съемку для журнала GQ. Ну, они извинились, попрощались. 15 минут мы стояли у подъезда, набираем код домофона, а Павел нам говорит: «Вы опоздали на 15 минут, у меня нет времени, я уезжаю». Мы начинаем объяснять, что приехали вовремя, просто у подъезда проторчали. Он нам дает 5 минут. Мы поднимаемся к нему в квартиру, я думаю, что же за 5 минут я смогу успеть. Заходим, я смотрю на картины, говорю: «У вас работы Оскара Рабина на стенах висят, а он был на моей персональной выставке в Париже». Начинается диалог, и мы снимаем все — он курит сигару, на кухне и т. д. Вот это психология. Я как психолог должен человека из состояния какого-то коллапса ввести в синхронное мне состояние.
Однако фотографирую я не только знаменитостей, но и простых людей. Мне интересны фактурные лица. Например, в деревне, где живет наша бабушка, очень много колоритных персонажей, там вообще другая атмосфера. Кстати, многие люди старшего поколения не любят фотографироваться и вообще с предубеждением относятся к фотографии, но именно они как раз таки интересны.
Мне интересны не только постановочные, но и репортажные серии. Съемка проекта «Волны» проходила в Санкт-Петербурге на праздновании 300-летия города. Я был аккредитован по всем линиям, то есть мог передвигаться по Невскому проспекту, который был перекрыт. Также, договорившись с организаторами, я оказался в лодке вместе с матросами, когда был праздник в акватории Большой Невы. И эта жизнь, этот драйв здоровых молодых людей, которые радуются и празднику города, и хорошему дню, и тому, что они молоды, — это все дало удивительное настроение в кадре.
Серию о балете я начал в 2003 году при поддержке Министерства культуры. Планировалась большая выставка, выпуск каталога. Я начал снимать в Большом театре, Мариинском театре и т. д. Всего я снял 16 трупп, но на рубеже 2003–2004 годов Министерство культуры было реформировано. В течение двух лет решалось, у кого какие функции и полномочия, так их инициатива канула в Лету, а мне не вернулось ни цента денег, не напечатан каталог, того масштабного проекта не случилось. Тем не менее мне удалось полежать на сцене Большого театра и снять несколько шедевров, в том числе те кадры, которые находятся в коллекции Государственного Русского музея.
У меня есть серия о Витебске. Земля там самобытная, благодатная — Марк Шагал, Казимир Малевич. И все, что связано с ними, на сегодняшний момент достаточно грустно, несмотря на то что Витебский областной художественный музей закупал работы у Шагала и Малевича, когда они были живы. Сейчас в музее нет ни одного подлинника, но есть принты, например. Я задумал проект, где смогла бы прозвучать эта связь времен. И в форме городского пейзажа была протянута ниточка, туда, к Малевичу и Шагалу, к той истории.
Чудом в Витебске сохранилось то здание, где жили Марк Шагал и Казимир Малевич. Они жили в соседних комнатах. И в этом же здании была школа, где они преподавали. Я добился того, чтобы открыли помещение. В этом здании сейчас находится бухгалтерия Стройтреста №6, и на месте тех комнат — обычные чиновничьи кабинеты, складские помещения. И городу, и области, и стране нужно принять какие-то меры, найти другое помещение для бухгалтерии Стройтреста №6, ведь это исторические стены. Я залезал на чердак, я ходил по лестнице, которая служит сейчас аварийным выходом, а раньше это был основной вход в здание. Я стоял на Площади Ленина, около памятника Ленину. А на месте этой площади, именно на месте этого памятника, по преданию, должен был стоять памятник Казимиру Малевичу, но советская власть все переиначила. И вот там Ленин до сих пор стоит и, видимо, стоять будет всегда.
Соответственно, это место привязано к моему проекту не просто так, а этой легендой. Еще одна точка съемки — храм Александра Невского, где, опять же по легенде, бывали оба, но храм был разрушен. Во время бомбардировок уничтожен целый ряд домов, потом их реконструировали, но все равно это читается по фасаду. Это был абсолютно бесплатный и абсолютно творческий проект.
Напоследок я хочу сказать, что результат складывается в прямой зависимости от уровня подготовленности, степени желания трудиться, работать, искать. Результат не может родиться сразу. Только искать, только учиться, жить, читать, очень много читать. Нужно переживать, чтобы была эмоция, чтобы все кипело. Нужно быть чувствительным человеком, нужно уметь плакать, нужно уметь смеяться. Плакать не стыдно, особенно над своими ошибками.
