Вообще-то я довольно долго совсем не занимался фотографией: был себе художником, делал какие-то картины, потом инсталляции… Но лет десять назад случился у меня какой-то приступ любви к электронным искусствам — модному тогда net-art’у и коллажам всяким в «Фотошопе» (я их делал из чужих картинок).
В какой-то момент подумалось, что неплохо бы использовать собственные фотографии — для этого нужно было купить какую-нибудь мыльницу. Когда же появились деньги, я подумал: чего мелочиться — покупать так покупать! И приобрел любительскую зеркалку. Потом коллажи перестали меня интересовать, а вот фотографии остались.
Первый проект под названием Extra Body состоялся в 2000 году. До этого у меня было уже порядка тридцати выставок разного рода — живопись, инсталляции. Этот проект не то что выставлять, я его и снимать-то не планировал! Сидели мы как-то на Пушкинской, дом 10 с кураторами Дмитрием Пиликиным и Максимом Райскиным, общались — обычный дружеский треп. Я говорю: «А вот можно сделать такой проект, чтобы вешать картинки на стенку и снимать таким и таким образом, из-за чего контекст совершенно меняется» (а там картинки американских женщин-фотографов — это Синди Шерман, Ханна Вильке, Барбара Крюгер, Кароли Шниман, Джина Пейн и т. д., преимущественно феминистский дискурс). Посидели, выпили, разошлись. Через некоторое время Дима Пиликин говорит: «Слушай, выставка твоя открывается такого-то числа, название надо придумать». Ну, пришлось снимать. Внешне все выглядело очень просто: девочки позируют в собственных комнатах. Задача состояла в том, чтобы набрать энное количество девочек.
Искусство сегодня, на мой взгляд, никак не соотносится с технологией его производства. В зависимости от того, чего хочет художник, он прибегает к той или иной технике — будь то живопись, фото или видео.
Я, например, никак не могу гарантировать, что через 10 лет мне не потребуется что-нибудь другое. И к фотографии я совершенно не привязан: на данный момент это просто кисточка такая.
Я снимаю только на пленку. Но это не из-за особой любви к ней. Мне все равно. Я бы даже сказал, что на цифру снимать удобней. Проблема в том, что цифровой кадр не разогнать так, как пленочный. А для меня важен экспозиционный момент. Цифра, на которую можно снимать так, чтобы кадр можно было разогнать на полтора метра, довольно дорогое удовольствие, себя не оправдывающее. Снимая же на банальный средний формат, получаешь то же самое за гораздо меньшие деньги. Когда появится цифра, которая позволит делать сторону кадра полтора метра, я про пленку забуду. Технически на данный момент с такой задачей справляются последние модели «Хассельблада» и различные цифровые приставки, однако когда сумма на ценнике начинается с десятков тысяч долларов, становится неинтересно. Такие камеры пока что функционируют в рамках рекламных технологий и в этом качестве себя окупают и оправдывают. Что же касается съемки на обычные репортерские цифровые камеры, то все бы хорошо, но формат, получаемый при печати, не всегда является выставочным, потому как при разгоне картинка с какого-то момента «плывет».
Я не придаю большого значения маркам пленки, но чаще всего использую все же Kodak. Совсем не потому, что эта фирма чем-то лучше, а только из-за разметки под кадры 6 х 6 см. У Fuji, для сравнения, разметка 6 х 4,5 — мне это доставляет неудобства.
Самостоятельно я проявляю только черно-белую пленку: это имеет смысл, потому как там можно что-то регулировать, хотя бы те же контрастность и зерно. Вообще говоря, снимая сегодня на черно-белую пленку, надо четко понимать, зачем ты это делаешь. Поскольку это является некоторым ограничением себя, нужно отдавать себе отчет: во имя чего? Если только во имя «красоты», то это уже просто романтизм, что сейчас не кажется мне актуальным. Должно быть четкое обоснование, хотя бы в собственной голове, почему именно так, а не иначе. Мой единственный черно-белый проект был черно-белым, поскольку это оказалось абсолютно необходимо. Проект назывался «Москва глазами президента». Я снимал то, что может видеть президент из окна своего авто, каждый день проезжая по Кутузовскому проспекту. И мне было нужно, чтобы эти фотографии ассоциировались с обычной газетной репортажкой. А что ассоциируется у народа с газетой? Черно-белая печать.
Я считаю, не следует придавать большого значения технике. Слишком много сейчас любителей, балдеющих от технических ухищрений, однако по части смысла их продукт, как правило, оставляет желать лучшего.
На выставке «Москва глазами президента» ко мне подошел один любитель и спросил, чем снята серия. Я ответил, что не помню, и он даже обиделся на это. А я не люблю никаких «наворотов» и не вижу в них смысла, если они не обусловлены какой-то задачей. А наворотами ради наворотов заниматься не стоит: чем проще, тем лучше, главное, чтобы было что сказать. В конце концов, искусство — всего лишь способ мыслить.
Был у меня проект под названием «Я люблю героин». Впрочем, названию этому не повезло. Когда дело пошло к выставке, понабежало начальство и под страхом всяческих страшных санкций запретило так «выражаться прилюдно». Пришлось экстренно — за ночь — придумывать новое название. На уши были подняты все знакомые наркоманы, которые к утру выдали вердикт: единственное разумное название, которое остается, это Flashback.
Важную роль играют комментарии к этой серии: каждая фотография сопровождается текстом от лица героев. Вообще же мои фотографии довольно часто идут с комментариями. Персонажи — молодежь, любящая тянуть в рот что ни попадя. Соответственно, все сфотографировано с привязкой к этим текстам, рассказывающим, где, что и с кем происходило. Исторически речь шла о героиновых наркоманах. Однако для героина такой эффект, как флэшбек, не вполне характерен, поэтому в результате смены названий произошла некоторая путаница. Флэшбек — явление, которое наблюдается преимущественно при приеме психоделических веществ. И измененные цвета, и прочие спецэффекты — результаты употребления галлюциногенов. Была задача воспроизвести этот эффект, поэтому я обратился к такому методу, как кросс-процесс. Он заключается в том, что проявка пленки происходит по другому, не предназначенному для нее, процессу. Позитив проявляется как негатив либо наоборот; также здесь использованы преимущественно длинные выдержки.
Еще один проект, имевший резонанс, называется «Смерть как фотография». То, что происходило с ним дальше, — пример интерпретации, которая никак от интенций художника не зависит. В нем сразу усмотрели мотивы бандитских войн 90-х годов. А проект был вообще не о бандитском Петербурге — меньше всего меня интересовали истории криминальных разборок. Интерес был в том, чтобы представить смерть в фотографиях.
В городе полно мест, на каждом из которых происходили незаурядные события; мы проходим по этим точкам регулярно. А ведь существует память места! Можно и не знать, к примеру, что здесь лежал некий Петров и умирал. Но когда знаешь, обретаешь особый взгляд на пространство. Однако я снимал не само место — я не криминалист. Я снимал то, что убитый мог видеть перед смертью последним. Еще у Конан Дойля была теория о том, что глаза убитого запечатлевают обстоятельства преступления. Меня интересовало то, что именно человек мог видеть в последние секунды жизни, поэтому снималось это все как бы с точки зрения убитого.
Я представлял некий обыденный момент: вот кто-то идет домой, заходит в магазин с мыслями о том, что сын с минуты на минуту должен вернуться из школы, надо приготовить ужин… на этом все обрывается. В прессе широко интерпретировали проект (вплоть до предложения о маршруте по местам заказных убийств, а в газете «Смена» даже появилась игра «Угадай, где кого убили»).
Когда-то давно, лет двадцать назад, я водил экскурсии по Эрмитажу. Каждый раз после посещения подобного музея у меня остается давящее ощущение людской массы, которая даже не пытается остановиться. Да, эти люди пришли в знаменитый музей, быстренько посмотрели по сторонам и побежали себе дальше. Я попытался изобразить ситуацию, если можно так выразиться, бесконечного потока сквозь Эрмитаж.
Здесь использованы длинные выдержки в 0,5-1 с, что создает ощущение прозрачности и бесконечности этого потока. В Эрмитаже запрещено использовать штатив при съемке, поэтому приходилось ставить камеру куда угодно — на пол, скамейки, перила лестниц.
В проекте «Голливуд» речь идет о присутствии этого явления в нашей повседневной жизни. Голливуд попадает в сознание прямиком из СМИ, которые активно тиражируют навеянные им образы. Большинство кадров — не постановочные.
По сути, существует ли Кейт Мосс на самом деле, сказать наверняка может только тот, кто видел ее. Вопрос о существовании того или иного человека становится весьма расплывчатым. Люди редко задумываются над тем, что вместо этого человека, может быть, есть лишь имидж, созданный с помощью СМИ, и как он соотносится с реальностью, никому не известно.