"Живое озеро". Фотографии Большого Алматинского озера

Большое Алматинское озеро расположено в горах Заилийского Алатау на высоте 2510 метров над уровнем моря. Это Казахстан, территория Или-Алатауского национального парка.

Однажды побывав в этом месте, я ничего особенного не увидел. Озеро как озеро, горы как горы, плотина, перегораживавшая ущелье, тоже не слишком украшала это место. Несколько шумных компаний на машинах окончательно испортили впечатление.

Но вот через несколько лет друзья позвали с собой, прикоснуться к прекрасной горной жемчужине — Большому Алматинскому озеру. — Как же, видел вашу жемчужину, — сказал я с кислой миной. — Судя по твоему лицу, ничего ты не видел. Поехали — познакомишься с удивительным созданием. Помогает забыть о себе и обо всех проблемах.

И вправду, я увидел совсем другое озеро — живое озеро. Оно говорит с путниками, поит их чистейшей горной водой из своих ладоней. Оно постоянно меняет цвет, в зависимости от времени года и суток, погоды и настроения. Озеро дышит, то наполняясь, то делая глубокий выдох зимой. После зимнего покоя, весной, по берегам в обилии появляются подснежники и звенит, осыпаясь, игольчатый лед. В мае озеро освобождается ото льда и начинает медленный глубокий вдох. И до самых зимних холодов вокруг благоухают цветы, сменяя друг друга. Сначала подснежники (крокусы), потом ирисы, тюльпаны, маки, эдельвейсы…

В лесах вдоль ущелья реки Большая Алматинка растет множество грибов: рыжики, сыроежки, шампиньоны, вешенки, грузди… И хотя грибники говорят, что в этих горах нет ядовитых грибов, однажды я нашел мухомор. К ручьям приходят испить водицы тэки — горные козлы. Все лето на полянах слышен пересвист сурков, они живут большими колониями. Рассказывают, что видели здесь и снежного барса, который иногда спускается полакомиться нежным мясом сурков. Кстати, у озера нет ни одного клеща. Словом, настоящий рай для любителей живой природы.

С того момента, как я познакомился с озером, оно стало моим настоящим другом. Каждый свободный день я старался посвятить общению с этим удивительным существом. Ни дождь, ни снег, ни наступление сумерек не могли помешать мне добраться до места и вновь побыть наедине с ним — наедине с собой. Бывало, в суете рабочих дней вдруг как-то по-особому замирало сердце: это озеро звало меня к себе. Тогда я бросал все, брал рюкзак, палатку, фотоаппарат — и уходил к нему.

Как только я появлялся во владениях этого существа, разворачивалась настоящая мистерия. Свет начинал струиться как-то по-особому, ноги сами выводили меня в места, откуда открывался новый, потрясающий и совсем незнакомый вид. Откуда-то появлялись силы, прямо-таки вырастали крылья за спиной. В таком состоянии я мог бегать без устали по горам, слившись всей душой с мудрым и спокойным духом озера. Когда я окунался в обжигающе-холодные воды, по телу пробегала волна жара, и оно становилось легким-легким, словно сотканным из светящихся нитей. Ветерок проникал под кожу, выдувая остатки тяжести на сердце. В город я спускался окрыленным и обновленным. Заряда бодрости и энергии после таких походов хватало очень надолго.

[BANNER 4448]

На протяжении трех лет практически каждый свободный день я бывал в этом месте — и всякий раз мне открывались новые удивительные грани озера и меня самого. Одним своим присутствием оно очищало душу, смывало налет черствости, который неизменно появлялся от контакта с большим городом.

Но вот однажды, в очередной раз прибежав туда, я увидел, что все вокруг как-то изменилось. Все вроде бы на месте, но что-то не так. Появилась какая-то новая нотка — нотка легкой печали и особой умиротворенности. Как зыбкая рябь на воде, она висела в воздухе, лишая покоя. Тут я понял — озеро прощается со мной. Оно подарило лучшее из того, что могло подарить, а теперь настало время расставаться. Я поблагодарил его за силу, любовь и заботу, что так щедро изливались в мою душу, сделал последний глоток воды и отправился в город…

С тех пор я больше ни разу не был в том месте. Обстоятельства складывались так, что попасть туда не было ни единой возможности. Возникала масса препятствий и неотложных дел. То срочные командировки, то какие-нибудь экспедиции, то внезапно что-нибудь приключится. Словом, дорога закрылась. Значит, мне туда и не надо…

И только фотографии напоминают о том чуде, с которым однажды меня познакомили друзья и которое так сильно повлияло на мое ощущение жизни.

Немного о технике

За время общения с озером я сменил несколько поколений фотоаппаратов. Первой камерой, как и у большинства советских фотолюбителей, был «Зенит» — «Зенит-АМ2». После двух месяцев работы он окончательно и бесповоротно рассыпался у меня в руках. Потом я переломал еще пять «Зенитов» — три «Зенита-Е», «Зенит-ЕТ» и «Зенит-ТТЛ». С каждым из них была своя история, но работу всех могу охарактеризовать как очень ненадежную. Они рвали и царапали пленку, плохое внутреннее чернение камер давало непередаваемую зенитовскую мягкость. У «Зенита-ТТЛ» крайне тяжело нажималась спусковая кнопка, что неизбежно приводило к «шевеленке» при съемке с рук. «Зенит-Е» хоть и гораздо старше, но работал намного мягче и лучше других. Поэтому при кончине очередного помощника я старался найти именно «Зенит-Е».

У всех моих «Зенитов» на морозе шторки затворов непременно замерзали и отказывались работать; кроме того, в плохих погодных условиях стоило огромных усилий сменить объектив. Замерзшие пальцы не слушались, а объектив не спешил встать на место. В общем, первые кадры сопровождались затяжной войной с фототехникой, хоть это не омрачало моего очарования и не лишало удовольствия от процесса фотосъемки. К моменту кончины пятого «Зенита» (я утопил его в горной реке) у меня был по тем временам неплохой набор оптики: «Мир-1» 37 мм, «Юпитер-9» 90 мм, «Индустар-61» 50 мм, «Волна-9» 50 мм, макро и «Гелиос» 44 мм. Поэтому я решил найти импортную резьбовую зеркалку под М42. Выбор остановился на камере Fujika с оптикой Super Takumar 50 мм, f 1.2 от Asahi Pentax. Диапазон выдержек от 1 до 1/1000 с. заметно расширил мои творческие возможности; кроме того, на морозе камера практически не замерзала. Но проблема смены объективов в экстремальных погодных условиях по-прежнему оставалась очень острой.

Вскоре я окончательно осознал, что необходимо переходить на фотокамеры с креплением под байонет. Тогда и появился у меня в руках первый Nikon — одна из довольно редких моделей под названием Nikkormat. Эта камера просто покорила своей надежностью и точностью работы затвора при любых температурах и влажности. Даже при минус 20 градусах по Цельсию ламельный затвор отсекал очень точно весь диапазон выдержек от 1 до 1/1000 с. После того как однажды на скалах я потерял равновесие и Nikon выскользнув из рук, стукнулся о камни, получил приличные вмятины, но продолжил свою безупречную работу, — мое восхищение перешло в благоговейный трепет.

Закончилась многолетняя тихая война с фотоаппаратами, и камера стала частью меня, продолжением тела. Набор оптики 24 мм, 35 мм, 50 мм, 105 мм и переходное кольцо резьба — байонет для работы с зенитовской оптикой дали практически неограниченную свободу творчества. Я наконец смог снимать то, что хочу, а не то, что навязывал скудный набор советской оптики, урезанный минимальным диапазоном выдержек.

Сравнивая фотографии, сделанные «Зенитом» и «Никоном», я увидел, как много сил и времени затрачивалось на преодоление сопротивления техники, и снимки поэтому не звучали, не передавали и сотой доли того, что я видел, чувствовал, стремился ухватить с помощью фотоаппарата. Теперь легкий щелчок затвора — единственное, что нарушало тишину вокруг, но не внутри меня. Камера помогала развернуться крыльям восприятия и слиться с удивительной атмосферой озера. И, как следствие, фотографии зазвучали, обрели глубину чувств и яркость красок. В них появились жизнь, воздух, настроение. Словом, снимки стали передавать ту атмосферу, которая, как молоко, наполняла каждую клеточку моего существа в этом удивительном месте.

А может, дело не только в технике? Может, внутри себя я смог достичь той грани, за которой увиденное стало свободно перетекать в визуальный ряд фотографий, не утрачивая эмоциональной наполненности и окраски? Возможно, и так. Когда меня спрашивают о том, с какой выдержкой и диафрагмой снят тот или иной кадр, я с легкостью могу назвать все технические подробности, но разве они существенны?

Думаю, что в фотографии, как и в любом другом искусстве, важна не механика, а то, что стоит за ней, — душа, эмоции, состояния. Именно они движут фотографом и наполняют кадр жизнью, светом. А нужное количество света камера теперь отсекает сама.