Автопортрет в истории и современности

Принято считать, что жанр автопортрета получает свое развитие в эпоху Возрождения, когда творец перестает быть безымянным и осознает свою индивидуальность. До появления абстракции автопортрет создавался при помощи зеркал — как иначе можно изобразить себя, если находишься вне поля собственного зрения? Это своеобразный нарциссизм: отражение формируется по желанию автора таким, каким он хочет видеть себя в реке времени. И это всегда некоторая головоломка. По сути, это встреча двух зеркал — глаз художника и зеркала как бытового предмета. В результате получается фактически реализация буддистской метафоры: «Два зеркала, отражающие друг друга, когда между ними нет даже тени», — образуется бесконечность. Зритель же, когда созерцает автопортрет, невольно попадает в эту интимную игру отражений, в которую, как казалось бы, посторонним попасть нельзя.

Фотографический автопортрет тоже сразу пропитывается некоторым мистицизмом. Одной из первых подобных фотографий был «Автопортрет утопленника» Ипполита Байара, который в октябре 1840 года, после того как Академия наук не оценила его изобретений в области фотопечати, снял себя в образе утопленника, а на задней стороне карточки написал трагическое послание самоубийцы.

С 50-х годов XIX века, когда фотография остается еще предметом роскоши, доступным только богатым аристократам, жанр автопортрета начинает входить в моду в среде фотографов. Однако мотив смерти, отделения души от тела и подозрение, что фотография может запечатлеть большее, чем видит глаз, все еще витали в воздухе. Уже в начале 60-х Уильям Мамлер из Бостона с помощью двойной экспозиции создал свой парадный автопортрет, где вдруг «проявился» призрак умершей родственницы. Всеобщее увлечение спиритизмом помогло ему заработать на подобных практиках немалые деньги.

Уже с 1880-х годов с появлением портативных, легких в использовании аппаратов фотография перестает быть только профессиональной. Фотографией увлекались все, кто мог себе это позволить: например, известен автопортрет Дега с Ивонной и Кристиной Лерой 1895 года. И, что особенно важно, это уже не статичное, «парадное» изображение, преобладавшее ранее, а оригинальная несимметричная композиция, где все делают вид, что вовсе и не замечают камеры.

В ХХ веке развитие различных приемов, в том числе монтажа и фотоколлажа, позволило футуристам, дадаистам и прочим представлять себя настолько странно или абсурдно, насколько требовало их мироощущение, и лишний раз доказало, что фотография и реальность вовсе не обязаны соответствовать друг другу. Вспомним автопортрет Лисицкого «Конструктор» (1924), где с помощью монтажа его нос плавно превращается в руку с циркулем или знаменитую работу «Я + кошка» Ванды Вулц, наложившей на изображение собственного лица кошачью морду.

В то же время проводилось и множество экспериментов, вовсе не связанных с техникой обработки. Например, в 1923 году Жак-Анри Лартиг создал тройной автопортрет — запечатлел себя, пишущего картину, глядя в зеркало. Своеобразный фрактал. От человека мы видим здесь спину и затылок, лицо можно рассмотреть лишь в зеркале и на холсте. События второй трети ХХ века, Вторая мировая война отвлекают фотографов от собственной персоны, и на первый план выходят в основном репортажные снимки. Однако наступит время, когда роль автопортрета станет важной, как никогда, — эпоха поп-арта.

Размноженные изображения Энди Уорхола, говорят: «Я серийно тиражируем, я не уникален, я как кружка из Ikea — разноцветный, одинаковый и пустой, но при этом меня все знают». Автопортрет больше не подчеркивает индивидуальность, а скорее, наоборот, вписывает художника в общий дискурс коммерческих брендов, уравнивает его не только с Мерилин Монро и Элвисом Пресли, но и с банкой томатного супа. Отсюда этот индивидуализм при отсутствии индивидуальности — многочисленные травести Арно Дельрю: я могу быть мужчиной, могу — женщиной, могу — принцессой Дианой, а могу — девушкой из рекламы шампуня «Шварцкопф», но кто на самом деле под этими сменяющимися масками?

Американский фотограф Терри Ричардсон на одном из своих фото даже подсмеивается над идеей тиража, одевая на лица окружающих его моделей свои фотографии: таким образом, он как будто оказывается в окружении клонов, но здесь без ошибки можно отличить оригинал, хотя бы просто потому, что тело и татуировки Терри узнаются чуть ли не лучше, чем его усы и очки.